Размер шрифта:     
Гарнитура:GeorgiaVerdanaArial
Цвет фона:      
Режим чтения: F11  |  Добавить закладку: Ctrl+D

 
 

«Маленькая большая девочка», Маша Царева

– Потому что ей тоже было больно ходить. Тебе сказки в детстве не читали?

– Мои родители в основном рассказывали сказки друг другу. Мама рассказывала сказки о том, как она любит папу. А он – о том, как ей не изменяет и скоро-скоро совсем бросит пить.

– Циничная маленькая девочка, – усмехнулся Валера, – и очень-очень красивая.

Сошлись мы быстро. Встречались почти каждый день. Ему было двадцать три, и он заканчивал какой-то социологический вуз. Он катал меня на раме своего велосипеда – ночное Садовое кольцо и предрассветные Воробьевы горы, сырые аллеи Измайловского парка и степенные дорожки Кусково. Он дарил цветы – простые, недорогие. Ромашки, хризантемы, а однажды – цветущий кактус в крошечном горшке. Он еще утверждал, что цветение кактуса – большая редкость, а я, смеясь, говорила, что хорошо жить в мире, где такая редкость продается в каждой цветочной палатке за сто пятьдесят рублей! С ним было легко. За те два месяца, что мы были знакомы, мои остальные поклонники как-то незаметно оттерлись на задний план. Некоторые остались в виде голосов в моей телефонной трубке.

– Я на тебе женюсь, – говорил Валера. – Подождем два года, чтобы тебе восемнадцать исполнилось. И сразу купим самое роскошное свадебное платье!

– На самое роскошное у тебя не хватит денег.

– Через два года хватит, вот увидишь. А в свадебное путешествие повезу тебя на Канарские острова.

– А может быть, я вообще не собираюсь замуж?

– Кто же тебя спросит? Считай, что ты уже согласилась. В тот момент, когда села на раму моего велосипеда… Ну а пока приглашаю тебя на каникулы в Анапу.

– Не поедешь! – уперлась мама. – Не пущу!

– Еще как поеду, – я швырнула выцветший комок купальника в разверстую дорожную сумку. Валера предупредил, что взять можно только самое необходимое. Вещизм мне был несвойственен, я считала, что молодость хороша в любых вариациях. Жалкие создания под тридцать могут прятать свои руины в дизайнерское шмотье по завышенным ценам, я же – тонкая и звонкая, даже в рванинке обойду их на повороте.

– Он старше тебя на семь лет. Я в твоем возрасте…

– Ты мне не пример! Хочешь, чтобы я тоже стала неудачницей, которая разводит герань, читает дешевые любовные романы и дружит с тетей Валей из овощного магазина?

– Сволочь! – привычно отреагировала она.

– Нет уж, спасибочки. У меня будет другая жизнь. Приключения, любовь, эмоции… Весь мир исколесить хочу!

– На какие-такие шиши? – прищурилась мама. – Или собой приторговывать начала, акселератка недоделанная?

– Был бы блеск в глазах, а деньги найдутся.

Я влюбилась.

Поняла это в поезде, на рассвете, когда в проталинах рассеивающейся темноты вдруг увидела серое утреннее море, спокойное, туманное, такое нереально близкое. Валера тоже увидел. Подскочил на месте, заметался по вагону, стал хвататься то за сердце, то за фотоаппарат, как маленький. Как будто позади не было почти бессонной ночи, первую половину которой мы строили планы о будущем отдыхе, распивая дешевое сухое вино, а вторую – мрачно слушали надрывный храп соседа по купе и вдыхали ядреный аромат его пропотевших кроссовок.

В Валере настолько органично уживались непосредственность и взрослость. Только он мог самозабвенно пожирать сахарную вату на верхней точке Чертова колеса, и прижимать тебя к прокуренному свитеру так крепко, что где-то внутри вдруг появлялось странное ощущение прибытия домой.

– Я влюбилась, – сказала я ему.

– В кого на этот раз? В Бреда Питта или Джоша Холлоуэя?

– В тебя, придурок.

Валера промолчал, но выражение его лица свидетельствовало о высшей степени довольства.

Мы поселились в заброшенном пионерском лагере. Сторож сдавал домики без удобств за смешную сумму – сорок рублей в сутки. Облупленная дощатая избушка, две пружинные кровати, которые мы немедленно сдвинули, видавший виды шкаф, покосившийся стул. На территории лагеря была кухня – две газовые плиты и засиженный мухами стол с продранной клеенкой. И единственный душ, воду в котором включали всего на два часа в сутки. Но нам было наплевать. Главное, что в двух шагах, за песчаным холмом, было море – теплое, зеленое!

Я загорала топлес. Ненавижу, когда кофейный загар прорезают нечеткие белые лямки. Мой стройный торс с небольшими, но задорно торчащими холмиками юной груди стал геометрическим центром нашего пляжа. Мужчины посматривали на меня искоса и тотчас же отводили взгляд, самые наглые подмигивали и, улучив момент, когда Валера заплывал подальше, приглашали в кино. Женщины беззастенчиво рассматривали, а потом, фыркнув, говорили друг другу о том, что я «плоскодонка» и «доска – два соска», а все туда же.

Валера смеялся:

– Моя Русалочка – самая популярная девушка Анапы!

Каждый день он садился на велосипед и отправлялся на рынок за свежими мидиями и сочными фруктами. Готовить нам было лень, все мои кулинарные эксперименты сводились к ленивой постановке чайника на плиту. Мы замешивали мидии с майонезом и ели, закусывая свежим пористым хлебушком.

Ленная нега накрыла меня с головой, и мне казалось, что так будет всегда.

А через забор от нашего островка социализма находился роскошный пансионат. С тремя пятиэтажными корпусами, белокаменными аллеями, бассейном с джакузи и водопадами, мини-аквапарком и летней эстрадой, на которой по вечерам выступали гастролирующие поп-звезды. Все обитатели пансионата носили на руке пластиковый оранжевый браслет, и без этого аксессуара попасть на обетованную территорию было нереально.