Гарнитура:GeorgiaVerdanaArial
Цвет фона: Режим чтения: F11 | Добавить закладку: Ctrl+D
«Реквием по Сальери», Борис Штерн
Действующие лица:
Все названные по ходу либретто действующие лица и исторические личности должны нам что-нибудь станцевать.
Увертюра
История – Великий Балетмейстер.
Не странно ли: исторические личности на сцене Истории всегда танцуют парами – назовешь одного, сразу же является второй.
Возьмем кого-нибудь наугад, например:
Кирилл и Мефодий, Чернышевский и Добролюбов, Гдлян и Иванов, Тристан и Изольда, Данте и Алигьери, Робинзон Крузо и Пятница, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Каменев и Зиновьев, Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко и многие-многие другие – этот список можно продолжать до бесчувствия.
Получается какая-то дурная закономерность:
ЕСЛИ НЕТ ПАРЫ, ЗНАЧИТ, ЛИЧНОСТЬ НЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ
Получается так…
Объяснение этой парной закономерности простое: у любого нормального человека всегда найдется друг (например, Огарев), враг (Троцкий), любовница (Клеопатра), сын (Дюма-младший), брат (Райт, Гонкур или Вайнер), сват, кум, сосед и так далее – поэтому, как только человек становится исторической личностью, он автоматически тащит с собой на сцену Истории того, кто первым подвернулся за кулисами.
Впрочем, для закона парности существует и другое простейшее объяснение: конечно же, в реальной жизни исторические личности бродят не только парами, но и триумвиратами, и дюжинами, и даже волчьими стаями, – но, к сожалению, господам Геродотам (Флавиям, Карамзиным) лень или недосуг описывать Историю во всем ее многообразии, и они толкуют ее концептуально, по заданной схеме «один плюс один», например:
«Поссорились как-то Михал Сергеич с Борис Николаичем и развалили Советский Союз…»
Так получается…
Но что это мы все о политике да о политике – криминальная История гораздо интересней, тем более, что криминалистика тоже подчинена закону парности.
Ежу понятно: если есть труп, значит, есть и убийца.
Вызовешь на бис одного – выходят вдвоем, например:
Давид и Голиаф, Брут и Цезарь, Иоан Грозный и его сын, Борис Годунов и царевич Димитрий, Стенька Разин и княжна, Джугашвили и жена…
Но мы, кажется, опять ударились в политику…
Возьмем лучше какую-нибудь криминальную пару из мира искусства – пусть танцует, а мы на ее примере рассмотрим процесс раздвоения и деградации творческой личности в наше нелегкое время.
Возьмем хотя бы всем известных Моцарта и Сальери – чем не классическая криминальная пара?
Хорошо.
Берем Моцарта и Сальери.
Оркестр заканчивает увертюру.
Занавес медленно-медленно поднимается.
Действие первое. Смерть Сальери
1
Печка в Центральном Доме Композиторов – все действующие лица должны от нее танцевать.
На стене висит портрет Петра Ильича Чайковского.
Под портретом – ружье Чайковского, двустволка.
В центре сцены – Мягкое Потертое Кресло и шикарный черный рояль типа «Стейнвей Д».
На рояле дымит медный тульский самовар.
Вначале, по старшинству, на сцене появляется Сальери и, кряхтя, усаживается в Потертое Кресло. Сальери старше Моцарта лет на сорок – когда он у гроба Сталина в почетном карауле стоял, Моцарт еще под стол пешком не ходил.
Итак, живет в Москве (можно и в Питере или в Новосибирске, но жить в Москве все-таки ближе к делу) такой весь из себя Сальери Антонин Иванович, композитор (можно и художник или писатель, но пусть уж по традиции Сальери будет композитором), русский (итальянского происхождения), 1912 года рождения, заслуженный, Гертруда и проч. Усаживается в Потертое Кресло и начинает пить утренний чай из тульского самовара.
Как вдруг выскакивает на сцену его любимый ученик – Моцарт Валерьян Амадеевич, а попросту «Валера», – молодой, глупый, гениальный, тоже русский (но неизвестно какого происхождения, хотя в фамилии присутствует подозрительный корень «моца»… ) и начинает выделывать всякие антраша и кренделя в три с половиной оборота и ни в грош не ставить Сальери – дескать, «старый веник, плохо метет, загородил молодым дорогу, ни пройти, ни проехать».
И все это происходит не в каком-то там занюханном 197… определяющем, решающем или завершающем году какой-то очередной пятилетки качества из количества, а на самом что ни на есть историческом переломе – предположим, в году 1991-м.
Возникает вопрос: что должен делать Сальери в этой пиковой ситуации?
Самое простое и умное – сидеть, пить чай.
Но самое простое не всегда получается, а на самое умное чаю не хватит. На «старого веника» можно бы и не обижаться – сойдет, как признание заслуг; но Валера Моцарт в кулуарах совсем уже распоясался: и композитор из Сальери хренниковый, и музы́чка у него соцреалистическая, с мелодией, и Гимн Удыгейской автономной области не Сальери написал, а Ференц Лист, а Антонин Иваныч свою подпись поставил и получил Ленинскую премию; и дачу себе Сальери за казенный счет отгрохал, и служебную машину почем зря на базар гоняет – в общем, все как положено, полный джентльменский набор обвинений.
Нельзя же так.
Что посоветовать Антонину Иванычу, которому Моцарт всю оставшуюся жизнь отравил?
«Ответить тем же! – подумает иной нетерпеливый балетоман. – Отравить Моцарта! Пригласить этого Валеру-Швалеру в ресторан Центрального Дома Композиторов – мол, посидим, выпьем, поговорим, – подсыпать ему яду в стакан с водкой, и с концами». Ничего себе!