Размер шрифта:     
Гарнитура:GeorgiaVerdanaArial
Цвет фона:      
Режим чтения: F11  |  Добавить закладку: Ctrl+D

 
 

«Волчья стая», Александр Бушков

«Зверь никогда не может

быть так жесток, как человек,

так артистически,

так художественно жесток».

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ «Братья Карамазовы»

«Дело не в дороге, которую мы

выбираем; то, что внутри нас,

заставляет нас выбирать дорогу».

О. ГЕНРИ «Дороги, которые мы выбираем»

Большинство действующих лиц

романа вымышлены, а те, чьи прототипы

существуют в реальности,

никогда не совершали ничего

из приписанного им автором.

Александр Бушков

Часть первая

ВЕСЬ МИР — ТЕАТР

Глава первая

Веселуха, господа, веселуха!

Часов, конечно, не было ни у кого, но человек и не к таким неудобствам приспосабливался, причём в хорошем темпе, — и за неделю они уже начали кое-что соображать. Когда солнце (по определению Синего, «балдоха») оказывалось аккурат над вершиной возвышавшейся за озером сопки, над кучкой высоченных кедров, этаким рыцарским плюмажем украшавших лысоватую макушку, — тут-то и наступало время законного обеда, поскольку орднунг есть орднунг, это общеизвестно.

Конечно, они уже заранее поглядывали за озеро, на кедры и солнце, — но прошло довольно много времени, прежде чем рыжий Ганс появился на кромке огромного, но неглубокого котлована. Расставил пошире ноги в начищенных сапогах, картинно держась за висевший на груди шмайсер, долго взирал на копошившихся в котловане землекопов — тянул время, сука рыжая, использовал на всю катушку свой крохотный ломоток властишки. Притворялся, будто не замечает, как на него зыркают украдкой. Лагерная кличка у него была Чубайс — за рыжину и вредность. Ганс на неё крепко обижался, но что ты тут поделаешь?

Эсэсовец постоял ещё немного, старательно изображая, что в приступе тяги к высокой эстетике любуется пейзажем, потом заорал во всю глотку:

— Обед, кацетники! Жрать!

И предусмотрительно отступил подальше от того места, где по пологому откосу обычно и выходили из котлована, чутко напружинился. Рядом появился Вилли с овчаркой на поводке. Это Рудольф откровенно сачковал, не хуже кацетников, а Ганс с Вилли к службе относились со всем рвением, подловить их нечего было и пытаться: «Полосатики» живенько потянулись к откосу, напутствуемые бравыми воплями Ганса:

— Лопаты не бросать, мать вашу! Сколько долблю? В землю втыкайте, аккуратненько, друг возле дружки! Кому говорю, жопа лысая? Швайн! Дома лопату тоже кидаешь где попало? Да не ты жопа лысая, а вон та, которая ещё, и пузатая! Швайн!

— Ферфлюхтер хунде, пум тойфель! — поддержал его Вилли, демонстрируя тем самым не в пример большую интеллигентность. — Абер шнель!

Овчарка тоже вносила свою лепту, гавкая и дёргаясь на прочном плетёном поводке. Намордник у неё был основательный, но лаять не мешал.

— По бригадам разбивайсь, по бригадам! — орал Ганс. — Что вы мне стадом прётесь? На митинг вышли, что ли? Вы в лагере или где? Первая бригада, пошла! Порядок соблюдать, а то без обеда вмиг оставлю! Первая пошла, вторая готовится! Насчёт обеда, конечно, было сказано чересчур цветисто — не заслуживала полуденная жратва столь высокого названия. Вся она, вся до единой пайки, умещалась в пластиковом пакете с яркой картинкой, такие в любом магазине стоили штуку и рвались, стоило туда запихать что-то посолиднее полудюжины бутылок пивка. Паскуда Фриц, удобно рассевшийся на прибитой к двум пенькам толстой доске, конечно же, опять выбрал картинку отнюдь не случайно — на пакете красовалась грудастая блондинка, имевшая на себе из одежды лишь белую маечку, да и то мокрую до полной прозрачности.

Пока «полосатики» подравнивались, добиваясь согласно правилам идеальной шеренги, Фриц поигрывал здоровенным охотничьим ножом с наборной рукояткой из берёзы и жизнерадостно ржал:

— Хороша кукла, доходяги? А ведь стебет кто-то, это уж как закон. Да вы не чинитесь, взяли и спустили в штаны, заместо десерта, дело житейское: Ну, стали? Номер один, шаг вперёд! Держи пайку. Дома, поди, такой роскоши и не видывал? Оружия при нем не было — чёрные научены горьким опытом, кто-то однажды завладел пистолетом раздатчика, хотя того и страховали охранники. Ну, а нож отбирать бессмысленно, что ты с ним в данной ситуации будешь делать?

Фриц сноровисто пластал буханки на четвертушки, а колбасу резал на глазок, сохраняя лишь минимум справедливости. Впрочем, у него и четвертушки получались безнадёжно далёкими от симметрии. Кто-то, как всегда, уныло ворчал, зная, что ничего этим не изменит, а Фриц, опять-таки, как всегда, столь же рутинно отругивался:

— Я вам, бля, не ювелир, нехер изощряться тут:

— Ну ты уж вовсе обнаглел! — возмутился Синий, получивший особенно куцый колбасный обрубок.

— Я что, себе экономлю? — лениво фыркнул Фриц. — Меньше сожрёшь, товарищам больше достанется. Солидарность у тебя где?

Синий сквозь зубы и в рифму коротко объяснил, где в данном случае находится эта самая пресловутая солидарность, но больше спорить не стал — все равно бесполезно. Отошёл развинченной походочкой, сел под кедром и брезгливо принялся обдирать кожицу со своего обрубка. В этом весь обед и заключался — четвертушка буханки и кусок скользкой, синюшно-бледной ливерной колбасы. Не просто обед, а ещё и ежедневная лотерея — благодаря Фрицеву раздолбайству. Поневоле это превращалось в событие, каковыми здешняя жизнь была чертовски бедна: кусок побольше — нешуточный повод порадоваться, кусок поменьше — соответственно, повод для грусти. Классический лагерный набор впечатлений. Согласно апологетам жанра.