Гарнитура:GeorgiaVerdanaArial
Цвет фона: Режим чтения: F11 | Добавить закладку: Ctrl+D
«Примостившийся на стенке гусар», Александр Бушков
А вскоре стали попадаться посты охраны внешнего кольца. Охранники стояли в настороженно-раскованных позах, прижав локтями к бокам коротенькие черные автоматы, они узнавали машину издали и во мгновение ока принимали уставную стойку, провожая глазами начальство, и Дереку было приятно проплывать мимо них в огромном черном лимузине, пусть и чужом, а еще чуточку грустно оттого, что для него самого такая машина пока что оставалась несбыточной мечтой. Но он верил в свою звезду. Всегда нужно верить. Он одернул латаный пиджачок, мятый и великоватый, встрепенулся, когда из приемника рванулись лихие позывные «Полуденного вестника»: та-та-тири-та-та-та-та…
— Девятое сентября сорок четвертого года, — частил диктор акающей московской скороговоркой. — Вчера в Вальпараисо в возрасте пятидесяти пяти лет скончался Адольф Шикльгрубер, известный более как Гитлер. Молодым это имя ничего не говорит, но люди постарше хорошо помнят этого чрезвычайно шумного и скандального политикана, ухитрившегося некогда не на шутку взбаламутить Германию и едва не прорваться к власти. Увы, сик транзит, глория мунди… На похоронах герра Гитлера, державшего небольшую художественную мастерскую, присутствовали лишь его маляры и парочка зевак.
— Они когда-то и в самом деле едва не прорвались к власти, — сказал комиссар Голодный, пошевелился, и его черная кожаная куртка скрипнула. — Гитлер, Рем, этот итальянец, как его, Бонито, кажется… Доходило до стрельбы и уличных выступлений.
— Да? — спросил Дерек вежливо-безразлично. Германия двадцатилетней давности его мало интересовала. — Меня более интересовало бы ваше мнение о возможности второй мировой войны. Португальцы настроены крайне решительно, газеты неистовствуют…
— Южная горячая кровь, — сказал комиссар Голодный. — Они чертовски любят шуметь на весь белый свет, но, что касается действий — весьма ленивы… Глупости. В конце концов та канонерка была виновата сама. Датчане выплатят компенсацию, и славный град Лиссабон успокоится. Конечно, сыщутся деятели, которые возжелают заработать на инциденте политический капитал, так всегда и бывает, однако говорить всерьез о новой мировой войне… Двадцатому столетию хватило одной. Это несерьезно, право — вторая мировая война…
Он сделал знак шоферу, и тот приглушил радио. Бесшумный лимузин плыл посреди нежаркой подмосковной осени, желтые листья бесшумно скользили к земле.
— Мы подъезжаем, — сказал комиссар, и Дерек с удивлением обнаружил, что не испытывает ни волнения, ни любопытства. Скорее всего, его ощущения были столь сложными, что казались полнейшим отсутствием таковых. Раньше все было гораздо проще.
Они прошли в высокие железные ворота. Охранник в кожаной куртке и буденовке с синей звездой вытянулся в струнку — он был совсем молод, и, по лицу видно, ему явно доставляло удовольствие играть в солдатики.
— Я очень на вас надеюсь, — сказал комиссар, не оборачиваясь, и Дерек кивнул, уставясь в его широкую чернокожаную спину, перекрещенную желтыми ремнями.
Бесшумно кружили листья, приятно пахло свежей осенью, почти неотличимой от оклахомского «индейского лета». Слева, в красном кирпичном флигеле с распахнутыми окнами, звенела гитара и доносился молодой голос:
Сколько дыма — облака, облака!
Завтра будет вентилятор, а пока я чихаю — ведь щекочут мне нос револьверные дымки папирос.
Курят мальчики, хоть мальчики малы, и приклады раскурили стволы.
И лассо на пули длинное бросал примостившийся на стенке гусар.
Он уселся на картонного коня, он чертовски был похож на меня…
Комиссар недовольно дернул плечом, но промолчал. Молчал и Дерек. Они поднялись по бельм ступеням в вестибюль, где были встречены бравым начальником охраны — малиновые революционные галифе, блескучие шпоры, маузер в колодке — и благообразным врачом. Начальник охраны щелкнул каблуками, ухитрившись проделать это беззвучно, но вместе с тем красиво и лихо. А доктор, состроив стандартнейшую мину эскулапов всех времен и народов, люто стерегущих пациентов от внешнего мира, попросил почти страдальчески:
— Только недолго, умоляю, ну, право же, недолго… Возраст!
И перед ними распахнулась дверь. И они, конечно же, вошли. Старались ступать тихо. Впрочем, пушистые ковры все равно глушили любые звуки.
Старик тронул кнопку на подлокотнике, его высокое кресло бесшумно развернулось на сорок пять градусов и поехало от стола к гостям по огромному кабинету. Остановилось совсем рядом. На коленях у старика лежала свернутая пополам «Правда», и Дерек цепким профессиональным взглядом ухватил крупные заголовки: «Победная поступь пролетариата Бразилии!», «Агония подлых австралийских бело-плантаторов!», «Красной конницей занят Йоханнесбург!». Он спохватился и поднял взгляд на старика — огромный сократовский лоб, обрамленный седым венчиком волос, седая бородка клинышком, умные живые глаза. На миг Дереку стало неуютно, на миг ему показалось, что в представлении участвуют абсолютно все действующие лица…
— Вот, Владимир Ильич, — сказал комиссар Голодный. — Товарищ Дерек Рид, председатель оклахомского губисполкома, он же — глава Всеамериканской Чека. Молодой товарищ, но дельный, чрезвычайно…
Дерек неловко поклонился, отнюдь не играя эту неловкость.
— Пиджачок плох, батенька, плох, — сказал человек в кресле. — Вы бы что-нибудь подыскали, Петр Сергеич, а? Сами-то в коже… Надеюсь, покормили товарища? А то есть тут отличнейшая стерлядка, сормовские товарищи прислали. Неудобно, право, присылают, как барину в старые времена…
— Распорядимся — в детдом, — веско сказал комиссар.
— Пренепременнейше! Кстати, что это там поют, Петр Сергеич, на улице? Странные рифмы, да. Решительно не понимаю — какие-то ломаные строчки, сумбур вместо музыки… Нет, право, мелкобуржуазное что-то… (Комиссар молча изобразил на лице согласие и готовность урегулировать.) Ну-с, товарищ Рид… Сначала — об архиважном. Ваши успехи? Хлебную монополию установили?